Фестиваль одного стихотворения

Зима будет большая. Городок
совсем продрог. И птицам скоро голод.
Лишь музыка железная дорог
пронизывает мой уставший город.

А город обезлюдел, опустел.
И телефоны даже не звонят им.
И жизнь их опустилась в область тел
и тем для интересного занятья.

И дворники ушли, и мужики
попрятались в дома для возлияний.
Зима такая, что товарняки
ещё сильней слышны на расстоянии.

Когда вагон вагону говорит,
то пульсом многотонного состава
передаются музыка и ритм
по их железным сцепкам, как суставам.

Вагон вагона спросит: как дела?
А может, с нетерпеньем: ну, когда же
в порту зашевелятся катера,
в воде толкая драги или баржи?

Мой город у дороги и реки.
Когда же к поездам, что в такт стучали,
добавят пароходные гудки,
то, слава Богу, перезимовали.

В этом маленьком городе
бродит шальная весна.
Мой кабинет на втором этаже
окружают стрижи и сирени.
И пробудившееся ото сна
детское счастье
со звоном врывается в сени.

В светлой прохладе течение времени есть,
медленное. Как туман над рекой — неподвижен.
Если смотреть из окна, то на ветках не счесть
розовых, белых снежинок у яблонь и вишен.

День
был наполнен спокойным и нужным трудом.
Вот незаметно и вечер пробрался под крыши.
Все его звуки и запахи двинулись в дом,
тёплые ветры полыни,
летучие мыши.

Я поднимаюсь к себе,
зажигаю торшер.
Жёлтый квадратик окна,
и маячит фигура.
Всё мишура,
но сродни почему-то душе.
Маленькая вселенная абажура,

тени вокруг,
и таинственный стрекот цикад,
и наяву проплывают уже, как на сцене,
раннего утра бездонность, полуденный сад,
тёплые запахи вечера,
длинные тени.

Я ночами правил на твой маяк,
о, Поэзия, нимфа, миф,
но напарывался, как плохой моряк,
на подводные рифы рифм.

Я к своим матросам был в меру строг,
прививал им суровый стиль,
но меня сносило в красивый слог,
словно в штиль корабли. Прости.

И тогда — чистюля, эстет, гурман,
золотистых морей корсар —
я направил на ледяной Грумант
свои шёлковые паруса.

Ждал погоды, ветра просил, дрейфовал,
но рассчитывал на улов.
И качало море — за валом вал —
леденящие глыбы слов.

Паруса, солёные, как треска,
не похожи уже на шёлк,
и тот остров, что я так давно искал,
я, наверно, уже нашёл.